Он проклинал Дейрдру и вирранов, которые отняли у него его жизнь и семью. Элспет была чистой и нежной, робкой со всеми, кроме него. С ним она раскрывалась до конца, отдавала ему всю свою любовь. Впереди их ожидала долгая жизнь, наполненная счастьем и гармонией.

Она любила его всем сердцем. По-своему. Сколько ночей он засыпал, держа ее в объятиях и слыша ее шепот, что она любит его, что он для нее все! Такое невозможно забыть.

Куин никогда не говорил, что любит ее. Элспет, казалось, не ждала этого признания, нисколько не торопила его. Теперь же он терзался вопросом, надеялась ли она услышать от него эти слова и почему он думал, что они ей вроде как и не нужны.

Мысль, что она страдала, что он не сделал этого до того, как она умерла, лишь усугубляла его душевные муки. После стольких лет он все еще тяжело переживал потерю ее и их сына; сына, которого он никогда уже не научит стрелять из лука, ездить верхом, ловко орудовать мечом.

Злость и ненависть пылали у него в душе. Он заставит Дейрдру заплатить за все. Она будет умирать медленно и мучительно от его руки за всю ту сердечную боль, которую причинила в своей жажде господства. Он увидит, как жизнь медленно покидает ее, как кровь растекается по земле, как было с Элспет.

Лукан первым несет вахту, а Фэллон сейчас в зале со своим неразлучным вином. Куин же не может сидеть в четырех стенах, как Лукан и Фэллон. Там за каждым углом слишком много воспоминаний, которые с каждым днем лишь распаляют его ярость и ненависть.

Еще совсем немного, и злой дух полностью завладеет им. С ним, Куином, все будет кончено, и, может, это не так уж и плохо. Он слишком много страдал, слишком много пережил, чтобы продолжать жить дальше. Знание, что он бессмертен, лишь делает его дни невыносимыми.

Это одна из причин, по которой он рискует. Никто из братьев ничего не говорит, потому что они понимают. Но они не чувствуют боли так, как ее чувствует он. Они не теряли жену и сына. Не сознавали, что дальнейшая жизнь потеряла смысл.

Голова Куина дернулась, когда слух уловил какой-то звук. Олень. Он потянулся за своим луком, который держал рядом с дверью в крепость, и растворился в темноте.

Братья не часто охотились, опасаясь, что их увидят, но теперь, когда Ангуса больше нет и некому приносить им еду, охота сделалась необходимостью.

Куин улыбнулся. Он не будет бегать по горам, но отправится поохотиться на заслуживающую внимания добычу.

Лукан сидел на вершине медленно, но неуклонно разрушающейся башни с левой передней стороны крепости. Башня была не самой высокой, но с нее деревня Макклуров была как на ладони, не говоря уж о том, что с этого места хорошо просматривались все окрестности на тот случай, если Воители снова решат напасть.

Этой ночью они не нападут, нет. Скорее всего на днях.

Лукан поерзал на камнях и заметил возле скал оленя. И невольно напрягся, подумывая, не взять ли лук. Им понадобится еда, а убивать оленя когтями слишком неприятное дело. Даже Куин, когда охотится, предпочитает пользоваться луком. Это позволяет им поддерживать себя в хорошей физической форме, вот почему они продолжают тренироваться.

Только он хотел вытащить свой лук, как уловил какое-то движение в тени за крепостной стеной. Мгновение спустя Куин натянул тетиву и выпустил стрелу, отыскав место на оленьей шее. И был рядом с оленем еще до того, как тот упал.

Лукан наблюдал за младшим братом. Он скучал по тем дням, когда они часто смеялись и подшучивали друг над другом. Если бы был какой-то способ облегчить ту боль, которую Куин носит в себе, Лукан с радостью ухватился бы за такую возможность и сделал все, что в его силах. Но Куин никогда не заводит речь об Элспет. Ни разу даже не упомянул имени сына.

У Лукана болит душа и за Куина, и за Фэллона. Он делает для них обоих все, что может, но этого недостаточно. Он теряет братьев, они все больше отдаляются друг от друга, и он бессилен это остановить. Что бы он ни делал, что бы ни говорил, ничто не помогает.

Он потер подбородок и вздрогнул, неожиданно заметив мерцающий огонек в деревне. Взгляд в сторону Куина сказал ему, что брат тоже что-то увидел. Куин осторожно вернется в замок и предупредит Фэллона.

Напрягая слух сквозь грохот морских волн, Лукан прислушивался к доносящимся из деревни звукам. Он услышал стук лошадиных копыт, людское покашливание, но сколько там было незваных гостей, не мог сказать.

Лукан окинул взглядом крепость, убедился, что ничто здесь не привлечет внимания людей. Увидев свет в Карином окне, он оцепенел. Это довольно далеко, и из деревни его трудно увидеть, но это не исключено. Они не могут так рисковать.

Лукан спрыгнул с края башни на лестницу. Он всегда терпеть не мог эту узкую винтовую лестницу, но теперь, когда верхушка башни почти целиком осыпалась на ступеньку внизу, ходить по ней стало еще труднее.

Он держался за стены, стремительно взбираясь вверх по лестнице к коридору. Остановившись в дверях своей комнаты, он молча поблагодарил Бога, что Кара спит. Из-за своей боязни темноты она не позволит ему загасить все свечи и огонь.

Свеча за свечой он гасил пламя большим и указательным пальцами, пока не осталась всего одна. И не смог удержаться, чтобы не посмотреть на Кару. Она спала на боку лицом к нему, и ее женственные изгибы четко угадывались под одеялом. Коса лежала на подушке, завитки волос ласкали нежную кожу за ушами и шею.

Загасив последнюю свечу, он повернулся к огню в очаге. К счастью, поленья уже прогорели, и остались только уголья. Он быстро прикрыл их и направился к двери.

Но остановился на полпути, почувствовав, как Кара пошевелилась.

Глава 11

Кара вздохнула и свернулась в клубочек под одеялом. Ей снился чудесный сон, в котором Лукан был здесь, в комнате, и смотрел на нее, спящую, своими сине-зелеными глазами, пылающими желанием и страстью.

Она не знала точно, что разбудило ее, но когда повернулась на спину и увидела, что комната погружена в темноту, откинула одеяло. Паника захватила ее в свои железные объятия, кровь заледенела, а сердце гулко застучало в груди.

Испуганный вскрик сорвался с ее губ, когда она увидела, что огонь в очаге совсем потух, нет даже угольев. Несколько мгновений она могла лишь ошеломленно смотреть на свечи глазами, полными слез. Свечи тоже не горели, но задул их не порыв ветра. Нет, кто-то нарочно их загасил.

Было слишком темно, слишком тихо. Кто угодно мог быть в ее комнате. Один из Воителей или даже вирран! От подобной мысли ее сотрясла дрожь. Остается или сидеть в постели и трястись от страха и неизвестности, или зажечь свечи.

Она начала подниматься с кровати, когда что-то тяжелое и твердое повалилось на нее, пригвоздив к матрасу. Она вырывалась, царапала ногтями ему руку, колотила и даже попыталась укусить.

Она слышала голос, но не могла разобрать слов. Да и не хотела. Этому навалившемуся на нее чудовищу не убить ее так просто. Она будет сопротивляться изо всех сил. Она пнула его ногой и открыла рот, чтобы позвать Лукана.

Внезапно рука схватила ее за запястья и пригвоздила их над головой, а другая рука зажала ей рот. Она оцепенела, страх разрывал сердце на части. Он наклонился ближе, и, почувствовав его дыхание на своей шее, она отвернулась и закрыла глаза.

— Это я, Кара, Лукан.

Она обмякла от затопившего ее облегчения. Он убрал руку, пальцами коснувшись ее губ в мягкой ласке. Кара тут же ощутила его тело между ног, твердое возбуждение, вжимающееся в нее.

— Слишком темно, — прошептала она. — Мне нужен свет.

Он покачал головой, задев ее щеку волосами, которые упали на одну сторону.

— В деревне кто-то есть. Нам нельзя рисковать. Они могут увидеть свет и явиться сюда.

Она понимала, что он говорит и почему загасил свечи, но ужас так крепко держал ее за горло, что она никак не могла успокоиться.

— Пожалуйста, Лукан. Позволь мне встать. Я зажгу только одну свечку. Мне это необходимо.